Моя до полуночи - Страница 32

– В нашем теперешнем доме нет ничего «спокойного и благожелательного», – мрачно заявила Поппи. – Ах, Амелия, ну почему наша семья такая странная?

– Мы не странные.

– Странные люди никогда не признаются, что они странные, – сказала Поппи.

– Я, во всяком случае, совершенно обыкновенная, – запротестовала Амелия.

– Ха.

– Что значит твое «ха», объясни, пожалуйста. – Амелия посмотрела на сестру в неподдельном удивлении.

– Ты пытаешься управлять всем и всеми. И ты не доверяешь никому, кроме своей семьи. Ты как дикобраз. Никто не прошмыгнет мимо твоих иголок.

– Как вам это понравится? – возмутилась Амелия. – Меня сравнивают с диким животным только за то, что я посвятила жизнь исключительно своей семье…

– Тебя никто об этом не просил.

– Но кому-то надо это делать. А я – самая старшая.

– Старший у нас Лео.

– Я самая трезвая старшая Хатауэй.

– Все равно это не значит, что ты должна жертвовать собой.

– Я и не жертвую. Я просто чувствую ответственность за вас. А ты – неблагодарная, Поппи.

– Ты что предпочла бы – благодарность или мужа? Лично я выбрала бы мужа.

– Мне не нужен муж.

Так они пререкались всю дорогу до Стоуни-Кросса. Въехав в поместье лорда Уэстклиффа, обе были взвинчены и обозлены. Но когда к ним вышел лакей, чтобы помочь выйти из коляски, сестры взялись за руки и с притворными улыбками последовали за ним в дом.

Они подождали в холле, пока дворецкий не удалился, чтобы возвестить об их прибытии. К великому облегчению Амелии, он провел их в гостиную, сообщив, что леди Уэстклифф выйдет к ним через минуту.

– О, как здесь чудесно! – воскликнула Поппи. – Как хорошо пахнет, а окна просто сверкают!

Гостиная и вправду была красивой: в вазах стояли свежесрезанные цветы, мебель атласного дерева была обита голубым шелком, в белом мраморном камине горел огонь.

Амелия молчала, хотя трудно было не согласиться с Поппи. Глядя на эту безупречно чистую гостиную, так не похожую на пыль и разруху Рамзи-Хауса, Амелия почувствовала вину.

– Не снимай шляпу, – сказала она Поппи, которая уже развязывала ленты. – Во время официального визита шляпы обычно не снимают.

– Но это в городе, – возразила Поппи, – а в деревне этикет не такой строгий. И леди Уэстклифф вряд ли будет возражать.

– Против чего я не буду возражать?

Это был голос леди Уэстклифф. Сама она была одета в розовое платье, а ее темные локоны были собраны в пучок на затылке. Выражение лица было, как всегда, приветливое, а глаза лукаво блестели. Она держала за руку темноволосую девчушку в голубом платьице, с большими круглыми глазами цвета имбирного пряника – миниатюрную копию мамы.

– Миледи… – Амелия и Поппи поклонились. Решив быть откровенной, Амелия сказала: – Мы как раз обсуждали с сестрой, следует ли нам снимать шляпы.

– Господи! Что за чушь все эти формальности! Снимайте шляпы. И называйте меня просто Лиллиан. А это моя дочь Мерритт. Мы решили немного поиграть перед дневным сном.

– Надеюсь, что мы не помешали… – начала Поппи.

– Что вы! Если вас не смутит наша возня во время вашего визита, мы будем более чем счастливы, что вы нас навестили. Я уже распорядилась насчет чаю.

Вскоре сестры непринужденно болтали. Мерритт тоже перестала стесняться и показала гостям свою любимую куклу Энни, а потом с гордостью достала из кармана кучу листьев и камешков. Леди Уэстклифф – Лиллиан – оказалась любящей матерью и не постеснялась залезть под стол, чтобы достать дочери закатившийся туда камешек. Для такого аристократического дома, как Стоуни-Кросс, отношения Лиллиан с дочерью были необычными. Детей в таких домах редко выносили из детской к гостям, разве что на минуту, чтобы те погладили их по головке и тут же уехали. Многие женщины такого статуса, как леди Уэстклифф, обычно видели своих отпрысков раз или два в день, перекладывая основную заботу о них на нянь и кормилиц.

– Мне просто все время хочется ее видеть, – откровенно призналась Лиллиан. – Ничего не могу с собой поделать. Так что няням приходится терпеть мое постоянное присутствие в детской.

Когда принесли чай, куклу Энни усадили между Поппи и Мерритт. Девочка поднесла свою чашку к губам куклы и сказала:

– Мама, Энни хочет еще сахару.

Лиллиан усмехнулась, понимая, кто хочет выпить этот слишком сладкий чай.

– Скажи Энни, что мы не кладем в чашку более двух кусков, дорогая. Иначе она заболеет.

– Но она сладкоежка, – возразила Мерритт и добавила угрожающим тоном: – И у нее ужасно плохой характер.

Лиллиан покачала головой и поцокала языком.

– Какая упрямая кукла. Тебе следует быть с ней построже, Мерритт.

Поппи, с улыбкой наблюдавшая за этой сценой, сделала удивленное лицо и немного поерзала на диване.

– О Боже! По-моему, я на чем-то сижу… – Она сунула руку себе за спину и достала деревянную лошадку, сделав вид, что нашла ее между подушками.

– Это моя лошадка! – воскликнула Мерритт, зажав игрушку в кулачке. – Я думала, что она сбежала.

– Слава Богу, – сказала Лиллиан. – Это одна из любимых игрушек Мерритт. Мы ее вчера обыскались.

Амелия и Поппи незаметно обменялись взглядами, надеясь, что еще никто не искал другие пропавшие предметы. Особенно серебряную печать. Ее надо вернуть на место как можно скорее. Амелия откашлялась.

– Миледи… то есть Лиллиан… если вы не возражаете… где у вас находятся удобства?..

– Да, разумеется. Сейчас служанка вас проводит.

– Нет, спасибо, я сама найду.

Выслушав подробную инструкцию Лиллиан, Амелия вышла из гостиной.

Первым делом Амелия реши найти библиотеку, откуда Беатрикс стащила стереоскопическую карточку и ключ. Вспомнив описание, данное сестрой, она поспешила по безлюдному коридору, замедлив шаги только наткнувшись на подметающую ковер служанку.